Переезд в город. Средняя школа

Летом 1932 г мы переехали в город. Отец устроился работать на Санитарно-бактериологическую станцию, где был транспорт в виде одной лошади, и отец был по совместительству конюхом, грузчиком и возчиком, а мать в этой же организации стала ухаживать за подопытными животными – кроликами, морскими свинками, мышами. Кроме того отец и мать выполняли обязанности дворника, а в зимнее время истопника. Жили мы в небольшой комнатке, расположенной в торцевой стороне бревенчатого сарая, в котором помещались лошадь, подопытные зверушки и разные кладовки.

Организация размещалась в одном крыле здания Ветеринарного института, имеющего форму буквы П. В то время это было одно из крупнейших зданий Вологды, уступающее по размерам только зданию гостиницы «Красный якорь». До революции в этом здании была мужская гимназия, после революции Ветеринарный институт, после Великой отечественной войны средняя школа, а позднее на базе этого здания был организован Вологодский Политехнический институт. В описываемое мной время, там не было центрального отопления, здание отапливалось многочисленными печами-голландками. В связи с этим в течение лета в громадный двор завозилось множество двухметровых бревен, которые надо было распилить, расколоть и полученные дрова уложить до зимы в поленницы. Этим делом тоже в основном занимались мои родители.

Чтобы успеть протопить печи к началу работы сотрудников, дрова на все этажи приходилось заносить с вечера, а печи растапливать часа в четыре утра. Естественно при таком режиме родителям приходилось работать с раннего утра до позднего вечера, а нам приходилось им помогать. Я уже мог пилить и колоть дрова, младшие сестрёнки помогали подносить их и укладывать в поленницу. Кроме этого были и другие работы, связанные с обслуживанием лошади и зверушек. Все эти работы были нам под силу и нельзя сказать, что родители нас к этому принуждали, в основном все делалось на добровольных началах за исключением подметания улиц и двора. Для меня это была самая ненавистная и неприятная работа, я ее стыдился. Хотя и говорят, что в нашей стране все профессии почетны, но это далеко не так, были и есть работы престижные и непрестижные. Хорошо, что убирать улицу с «лошадиными какашками» надо было рано утром, когда никто из знакомых не мог меня увидеть. Несмотря на то, что мои родители работали почти круглыми сутками, без выходных, праздников и отпусков, жили мы довольно скромно. Голодать не голодали, но мяса, молока, масла не видели, буханку белого хлеба покупали только по праздникам, а уж о таких вещах как торты, пирожные, шоколад, мармелад и говорить нечего. Впрочем в самые голодные годы 1932-1933 гг. многие и очень многие жили еще хуже нас, и были случаи, когда люди умирали от голода прямо на улице. Нас в эти годы очень выручали мамины подопытные зверушки, на которых давали брюкву, свеклу, репу, капусту, и лошадь, на которую выдавали овес, жмых, ячмень. Кое-что из этого перепадало и нам. Самой распространенной и дешевой пищей, заменявшей мясо, хлеб и другие продукты была треска во всех видах – свежая, мороженая, вяленая, сушеная, копченая. Недаром ее когда-то называли хлебом жителей севера, как воблу когда-то пищей бедняков. Времена меняются, и в наше время треску редко встретишь, а вобла превратилась в деликатес.

Вот на таком фоне общественной и семейной жизни началась моя учеба в пятом классе после двухлетнего перерыва. Учеба давалась мне легко, учился я как и прежде охотно, но не блестяще, так как заниматься дома не было никакой возможности и приходилось довольствоваться только знаниями, полученными на уроках. Домашние задания я делал в школе на переменах или во время урока по другому предмету. Помня о положении своих родителей, раскулаченных, лишенных прав, вел я себя сдержанно, старался избегать всяких чп, ибо в этом случае меня в первую очередь могли вышвырнуть из школы, и это стало бы тяжелейшим ударом для моих родителей, которые делали все возможное, чтобы дать мне образование. Я был почти на два года старше своих одноклассников, физически был сильнее многих, благодаря любви к чтению, не уступал им в умственном развитии, и в силу указанных причин мне как-то удавалось избегать конфликтов.

После окончания седьмого класса я попытался поступить в Вологодский автодорожный техникум, но неудачно. Первым экзаменом была история, и принимал ее сам директор техникума. Начал о с вопросов о родителях, семье, я отвечал так как есть, ничего не утаивая. Затем он задал вопрос по предмету, и не дожидаясь конца ответа, поморщившись и издав звук ггггм, сказал, что с такими знаниями мне нечего рассчитывать на поступление. А между тем история была не просто моим любимым предметом, но и увлечением, и я знал ее не хуже него самого! Интересно, что этот директор был отцом Гошки Фуряева, моего друга, но познакомились мы с Гошкой двумя годами позже и по понятным причинам, я с его отцом старался не встречаться. А с Гошкой, и еще одним товарищем, Лешей Турундаевским, мы поступили в Ленинградские институты и в первый же год снялись втроем на память. Из троих после войны в живых остался только я один. Гоша погиб в партизанском отряде под Ленинградом, а Леша пропал без вести. После неудачного поступления в техникум, родители решили, что я должен продолжить учебу в школе. В прежнюю школу меня почему-то не взяли, и в восьмой класс мне пришлось ходить в железнодорожную школу, очень далеко от дома, но на следующий год к большой моей радости мне удалось вернуться в прежнюю школу, к старым друзьям.

В это же время в нашей семье случилось радостное событие, в ответ на очередное ходатайство отца, пришла долгожданная бумага за подписью М.И.Калинина, в то время председателя ВЦИКа, а впоследствии главы государства, или всесоюзного старосты, как его любовно называли в народе. Документ полностью реабилитировал родителей как необоснованно раскулаченных и лишенных прав, что в действительности так и было. По нашим степным краям, где земли было сколько угодно, только паши и сей, наше хозяйство отнести к кулацким можно было только с большой натяжкой. Кроме того, все хозяйство принадлежало не отцу, которому пришлось отвечать за все, а деду, который по тем временам и обычаям мог выделить что-то своему сыну, а мог просто выгнать из дома, в чем мать родила. Радость родителей была безмерной, ведь они становились равноправными челнами общества, а не париями лишенными всех гражданских прав и защиты закона и смогли принять участие в выборах, первых после принятия и утверждения Конституции 1936 г . Эти выборы были праздником для нашей семьи и многих других, и проходили они по праздничному, а не так формально как теперь. В моральном отношении мое положение улучшилось, но у многих учеников в классе оно стало хуже, чем было у меня. Дело в том, что после убийства С.М.Кирова, а особенно после громкого процесса над троцкистами, бухаринцами, зиновьевцами, в стране начались массовые аресты крупных партийных работников, государственных и военных деятелей, и просто рядовых людей, которых объявляли врагами народа. Это было очень тяжелое обвинение. В это время пострадали родители многих учеников из моего класса, а к десятому классу таких учеников было около половины, причем у некоторых были забраны и отец, и мать. Положение этих учеников было незавидное. Мы были почти взрослые уже, понимали, что они здесь не причем, что вины их нет, как и вины их родителей, многих из которых мы знали, в виновность которых поверить не могли и старались деликатно обходить эту тему. А они тоже предпочитали не распространяться об этом, и насколько возможно скрывали свое горе, ибо кому же хотелось объявлять, что их родители – враги народа. Так, например, я лишь спустя годы, после войны, узнал от Сергея Куприянова, что его отец, видный работник Облисполкома тоже был репрессирован в 1938 г незадолго до окончания нами десятого класса.