Автобиография с отступлениями и размышлениями: На Наревском плацдарме

Еще при следовании на плацдарм нам посчастливилось проходить мимо КП Рокоссовского и мы задержались, чтобы внимательно его рассмотреть.Командный пункт еще строился, был без крыши, поэтому хорошо было видно, что он из себя будет представлятью А пока перед нами был большой котлован, в который был опущен сруб, состоящий из многих комнат. Бревна изнутри обшивались стругаными досками, которые готовилсь тут же на месте с помощью небольшой передвижной пилорамы и строгального станка. Судя по высоте от уровня земли до верха венца сруба толщина крыши ожидалась такой, что она могла выдержать самые тяжелые бомбы и снаряды. С суши КП тоже был неузвим, так как располагался на восточном берегу Нарева и было маловероятным, чтобы немцы могли форсировать реку, времена были не те, они думали только об обороне.

КП заканчивали строить примерно за два-три месяца до начала общего наступления всех наших фронтов в январе 1945 г, данный командный пункт являлся примером того, как тщательно фронт готовился к будущей крупной операции, как все продумывалось, чтобы избежать случайностей. КП располагался в непосредственной близости от передовой, и это давало возможность оперативно и эффективно руководить войсками. Несмотря на то, что КП был близко от передовой, он был практически неуязвим от действия авиации и артиллерии противника. Одним словом, к этому времени наша армия научилась воевать во всех отношениях, в тм числе, в продкманном расположении и оборудовании КП всех рангов. Не то, что в начале войны, когда штабы даже крупных соединений располагались подчас в зданиях школ, сельсоветов или просто в крестянских избах, для разрушения которых достаточно было легкой бомбы или малокалиберного снаряда.

На Наревский плацдарм мы переправились примерно в конце октября 1944 г, в разгар ожесточенных боев, которые продолжались здесь до 15 января 1945 г, когда войска фронта перешли в наступление. Плацдарм находился на западном берегу реки Нарев, недалеко от города Пултуска, который просматривался в хорошую погоду. Точно ширину плацдарма я назвать затрудняюсь, но помню, что любая точка на нем простреливалась оружейно-пулеметным огнем с обеих сторон.Что касается глубины, то она составляла 1200-1500 метров, и эта цифра довольно точная, поскольку основную часть этого расстояния от нашей землянки, расположенной на берегу реки, до НП, расположенного недалеко от линии окопов, приходилось измерять шагами каждый день и не по одному разу.Измерять шагами не в буквальном смысле, а проходить это расстояние по траншее глубиной в человеческий рост человека. Этот путь занимал около 15 минут. От НП до линии наших окопов было 200-300 метров, затем узкая нейтральная полоса и дальше немецкие окопы.

На плацдарм мы, развдчики, пришли как говорится, на все готовенькое. Корпусными саперами для нас уже была оборудована неплохая землянка в береге реки, от землянки до наблюдательного пункта проложена траншея, сам НП представлял из себя прочный блиндаж с потолкомиз нескольких накатовбревен и толстого слоя земли. Для наблюдения за противником на уровне земли была узкая щель-амбразура с широким сектором обзора с помощью стереотрубы, бинокля или невооруженным глазом. Место, где располагался блиндажлишь немного возвышалось над окружением, но этого было вполне достаточно для хорошего обзора, так как немецкие позиции располагались тоже на ровной местности.

То, что мы пришли на готовое - хорошо оборудованный НП с жилой землянкой и ходом сообщения между ними - меня удивило. Раньше, во время службы в артполку, мы все НП оборудовали сами и они не были таками как этот! Впрочем , присмотревшись, мы убедились, что также надежно были укрыты все войска и техника. На земле просматривались лишьследы многочисленных землянок, блиндажей, траншей, ходов сообщения, людей не было видно, как будто их тут и нет, хотя, вероятно, их было очень много. Огромная инженерно-техническая работа по созданию надежных укрытий, выполненная саперными частями, явилась одной из причин, почему немецким войскам так и не удалось ликвидировать этот плацдарм несмотря на все усилия. Вторая причина зключалась в том, что наша армия имела подавляющее преимущество в авиации, танках, артиллерии и живой силе. Была еще третья причина - состояние боевого духа советских солдат. Не повторяя громких слов про советский патриотизм, преданность партии, воинскому долгу, высокую идейность , скажу просто – у каждого советского солдата в тот период было твердое убеждениев том, что там, где он стоит, немцу больше не бывать. Это чувство я знаю по себе, оно пришло ко мне после разгрома немцев под Денинградом и последующего их преследования по Ленинградской, а затем Псковской земле. Внешне оно выражалось в том, что мы спокойно укладывались спать, не выставляя должной охраны даже если немцы были совсем рядом, но между нами и ими была наша пехота.

На НП мы дежурили посменно круглосуточно. Несмотря на близость к передовой и непрерывный ружейно-пулеметный, артиллерийский и минометный огонь, большой опасности мы не подвергались, так как блиндаж был довольно прочным, а вероятность попадания снаряда в узкую траншею, да еще именно в то место, где ты находился, была невелика. Снаряды часто разрывались рядом, иногда в траншее, но либо спереди, либо сзади. Конечно, когда снаряд или мина разывается совсем рядом, это страшно. Страшно бывало и в крепком блиндаже, когда от прямого попадания легкого снаряди или разрыва тяжелого снаряда рядом, стены и потолок начинали ходить ходуном. Особенно страшно было по ночам, потому что ночью мы ходили от землянки к НП и обратно не по спасительной траншее, а рядом с ней. Дело в том, что в траншеях во многих местах была вода, днем это было видно и, перепрыгивая через лужи, можно было пробраться не замочив ног. Ночью это было невозможно, а сидеть всю смену на НП в мороз, в мокрых валенках не хотелось. Вот и приходилось ходить не по траншее, но обязательно рядом, чтобы успеть свалиться в нее в случае свиста «твоего» снаряда, или когда над тобой повисвлв «люстра», или когда мимо проносилась струя трассирующих пуль. Что такое свой или не свой снаряд опытные фронтовики конечно знали.

Человек такое существо, которое может привыкнуть ко всему, в том числе и к опасности. Так произошло и с нами. Сначала мы ходили на НП по двое, один идет на дежурство, второй сопровождает и потом возвращается вместе с тем, кого сменили. В случае ранения одного второй мог оказать ему медицинскую помощь и дотащить до землянки. Потом это показалось нам обременительным, мало времени оставалось для сна и отдыха и мы стали ходить по одному. Путь от землянки до НП занимал примерно 15 минут и, если через несколько минут после этого с НП не поступало доклада «на пост прибыл», приходилось идти на выручку.Такие случаи происходили довольно часто, но заканчивалиь благополучно, задержка происходила из-за того, что товарищу чаще и дольше чем обычно приходилось лежать под огнем. За все время было два-три случая, когда тревога оказалсь обоснованной.

Изматывающе действовали на психику и нервную систему ночные дежурства. Хотя блиндаж был прочный, но он находился всего в 200-300 метрах позади наших окопов и сидеть в нем одному во время ночного боя было жутковато, казалось что наступают немцы, и могут убить тебя или захватить в плен. А ночные бои происходили беспрерывно каждую ночь. Чаще всего это были незапланированные бои, просто у солдата на посту от перенапряжения не выдерживали нервы, ему что-то померещилось, раздавался предупредительный выстрел, в небо взвивались сигнальные и осветительные ракеты, с той и другой стороны начаналась ружейно-пулеметная стрельба, затем в дело вступали артиллерийские и минометные батареи, стреляя по заранее пристрелянным целям и разгорался неуправляемый ночной бой, в которой ни ондна сторона не знала, кто ведет наступление. Тем более этого не мог знать одинокий разведчик-наблюдатель, сидящий в своем блиндаже. Тем не менее, надо было, преодолевая страх, продолжать наблюдение , определять и засекать неприятельские батареи и докладывать об этом в штаб непрерывно. Ночью, кстати, делать это было проще, чем днем. По звуку и вспышке выстрела с помощью стереотрубы можно точно определить направление, по времени между вспышкой и звуком определить расстояние, а по звуку выстрела и разрыва снаряда точно поределить калибр. По этим данным опытный разведчик-артиллерист после двух-трех выстреловили даже быстрее может назвать номер стреляющей батареи, если она уже зарегистрирована, или же сообщить точные координаты, если эта батарея новая, ранее неизвестная.

Часто «возмутителями» ночного спокойствия и причиной стихийных ночных боев были штрафники, рота которых располагалась недалеко от нашего НП.Они часто лазали за «языками» как по приказу, так и по собственной инициативе, но с разрешения командования. Проявлять такую инициативу у них была прямая заинтересованность, так как за ранение в бою или за взятого «языка» с них снималась судимость. Говорили, что у немцев на этом участве тоже была штрафная рота, так это или нет, но немцы наших солдат тоже уволакивали, и об этом тоже думалось, сидя в одиночестве над стереотрубой.

Наш НП являлся наблюдательным пунктом командующего артиллерией корпуса. Появлялся командующий не часто, но наведывался. Однажды н появился с неизвестным мне генерал-лейтенантом и сопровождающими генерала офицерами. Генерал занял мое место у стереотрубы и приказал доложить обстановку, дать характеристику переднего края. Рассказывая и показывая рукой я довольно кратко и четко докладывал, где проходит передний край, где расположены различные объекты. Все шло хорошо, но перед концом доклада со стороны немцев ветерок донес шум танковых маторов. Судя по шуму, танки двигались по лесу к передовой и вот-вот должны были появиться из леса

- Разведчик, где танки? - Не вижу, товарищ генерал! - Ответил я с некоторым ужасом в душе, потому что танки были где-то далеко на фланге и увидеть их мне невооруженным глазом было бы доволно трудно. Если бы танки вышли из леса и первым бы их увидел не разведчик, глаза и уши армии, а кто-то другой, , то мне самому пришлось бы оскандалиться и подвести своих командиров, от которых я скрывал свое пониженное зрение. К моему счастью танки из леса так и не появились.

По многим причинам мне в это время нравилась служба разведчика-наблюдателя, и чтобы не быть отчисленным из взвода разведки, приходилось тщательно скрывать свой недостаток и компенсировать его лругими качествами, хорошей памятью, наблюдательностью, прилежанием, умением хорошо разбираться в картах и ориентироваться на местности. Обычно я делал так: на каждом новом НП я в первые же дежурства с помощью стереотрубы тщательно изучал окружающую местность и с фотографической точностью запоминал ее до мельчайших подробностей. Когда я рассказывал генералу о переднем крае и рукой показывал объекты и оринтиры, то многие из них я не видел, но знал, что они находятся в створе такого-то и такого-то предметов, хорошо видимых невооруженным глазом. Так же я поступал, когда на НП появлялись мои начальники – командир взвода, начальник артразведки корпуса, командующий артиллерией корпуса. Иногда впрочем я со своим зрением оказывался на грани разоблачения. Во время отвода корпуса на отдых и пополнение приходилось иногда стоять часовым у штаба корпуса и было несколько случаев, когда окриком «стой, кто идет!» я останавливал знакомых офицеров. Но это всегда было в сумерки, при плохой видимости, кроме того, остановленные мной могли подумать обо мне как чрезмерно усердном, «чокнутом» исполнителе устава караульной службы.

В заключение своих воспоминаний о службе и боях на Наревском плацдарме хочу сказать, что все оставшиеся в живых артразведчики нашего взвода были представлены к награждению орденами и медалями. Я был награжден орденом «Красной звезды».