Смерть отца. Учителя и одноклассники

В последних классах средней школы я начал понемногу «оттаивать», сближаться с товарищами, приобщаться к общественной работе, был старостой стрелкового кружка, начальником школьной команды ПВХО, занявшей на городских соревнованиях призовое место, а в десятом классе вступил в кружок планеристов. Одним словом, был почти как другие ребята, но только «почти». На самом же деле груз прошлых лет, когда приходилось испытывать незаслуженные унижения, оскорбления, лишения давал о себе знать, и некоторые черты моего характера, сформировавшегося в неблагоприятных условиях, остались на всю жизнь. Осталось, например, критическое недоброжелательное отношение к людям, неверие в их порядочность, честность, и это несмотря на то, что в последующие годы приходилось встречать больше хороших людей, чем плохих. Очевидно, плохие люди с их грязными делами и поступками нам запоминаются лучше, чем хорошие, недаром существует такой афоризм «хороших людей на свете больше, чем плохих, но плохие попадаются нам чаще». Взять хотя бы те же самые репрессии, которые проводились в довоенное время и послевоенные годы. Ведь в уничтожении миллионов людей в мирное время виноват не только Сталин, не только настоящие враги народа, Ежов, Ягода, Берия, Абакумов, но и десятки тысяч добровольных палачей, которые уничтожали людей ради очередного кубика или шпалы, десятирублевой прибавки к жалованию или просто так, ради удовлетворения своих садистских наклонностей. И никто из этих добровольных палачей не понес никакого наказания, свалили всю вину на Сталина и его приближенных и на этом дело кончилось, все остальные, дескать, выполняли волю и приказы этих людей.

Продолжу основной рассказ. С учебой в старших классах у меня, и в целом у нашей семьи в это время, все было нормально, но совершенно неожиданно нашу семью постигло очередное и большое горе – в возрасте сорока двух лет скончался мой отец. Отец умер, как я считаю, из-за своей порядочности и добросовестности. Как я уже упоминал, он совмещал обязанности завхоза, конюха, возчика и грузчика в той организации, где работал. В начале января в адрес этой организации прибыла платформа с тюками прессованного сена, и ее надо было срочно разгрузить, чтобы не платить за простой вагона. Отец был болен гриппом, но несмотря на это поехал с еще одним работником разгружать платформу, чего ему конечно делать не следовало, поскольку у него была высокая температура, а на улице сильный мороз. К вечеру он вернулся домой совсем больным, от высокой температуры потерял сознание и его отвезли в больницу, где через двенадцать дней он скончался от крупозного воспаления легких. В ту пору еще не было антибиотиков, и врачи не смогли справиться с этой болезнью. После его смерти естественно встал вопрос, как жить дальше, что делать. По всем статьям мне надо было бросить школу, до окончания которой оставалось полгода и устраиваться на работу, чтобы помогать матери поднимать младших сестер и брата, но мать решила иначе:- «Надо, Коля, учиться, как-нибудь перебьёмся. Ведь мы с отцом так хотели, чтобы ты стал образованным и так старались.»

Школу я закончил в 1938 году. Выпускной вечер запоминается, наверное, каждому, но мне он запомнился особенно по двум причинам. Во-первых, очень уж длинной и трудной дорогой я шел к этому вечеру, а во-вторых я в первый и последний раз за все время пребывания в школе по настоящему подрался. Драка произошла из-за пустяка. Выпускник параллельного класса Борис К старался подвинуть вазу с фруктами ближе к своим девчатам, а я к своим, сидевшим рядом со мной. Будь мы в трезвом состоянии, драки бы не могло быть из-за такого пустяка, но были в подогретом. Выяснять отношения мы отправились на улицу в сопровождении секундантов, двух-трех человек с каждой стороны. Борька был не слабее меня, возможно, даже сильнее, так как был лучшим волейболистом школы и разносторонним физкультурником. Но уже около года посещал школу бокса, а кроме того, знал одно правило – если драка неминуема и только секунда остается до нее, постарайся ударить первым. Однако, главное мое преимущество заключалось в другом, в тот момент у меня было такое душевное состояние, что я готов был драться с двумя или тремя Борьками и победить. Борька был неплохим парнем, мы с ним не дружили, хотя относились друг к другу лояльно, но в тот момент он как бы олицетворял для меня тех мальчишек, которые безответно оскорбляли меня, если не действиями, то словами, и вся накопившаяся во мне злость обрушилась на него. Драка была неравной, так как ошеломленный от первых ударов Борька только защищался, а я с каким-то сладким ожесточением продолжал избивать его, пока нас не растащили в стороны.

Сильно избитый и окровавленный Борька отправился домой, а мы вернулись в зал вселиться и танцевать краковяк, па-де-катр, па-де-спань и другие бальные танцы, названия которых уже и не помню, потому что их давно не танцуют. А тогда нам официально разрешали танцевать только такие, хотя на танцплощадках входили в моду танго, фокстрот, румба. Вечер закончился в кабинете химии, где наш добрый учитель Анатолий Мартемьянович Соколов, сам до этого хлебнувший с нами, поднес нам понемногу лабораторного спирта, после чего мы пошли гулять с девчатами по городу. Анатолий Мартемьянович пережил остальных наших учителей и мы дважды встречались с ним после войны, а затем в течение многих лет он продолжал справляться обо мне у моей сестры, ставшей учительницей.

Других учителей помню меньше, кого по имени-отчеству, кого по прозвищу, внешности, характеру. Преподавательницу математики Комиссарову называли «бегемот». Своей внешностью, ростом, тучностью, никогда не улыбающимся лицом, она действительно напоминала бегемота. Несмотря на такую внешность она пользовалась уважением, ее слушались и боялись самые отпетые лодыри и хулиганы. Полной противоположностью ей был учитель физики. По внешнему виду это был твердый, суровый мужчина, похожий на немецкого грозного фельдмаршале Гинденбурга, а по характеру безвольный и мягкотелый, , на его уроках ученики творили что хотели. Тепло вспоминаю пожилую учительницу географии с мягкими, приятными чертами лица и таким же мягким, обходительным характером. Фамилия у нее была Полуэктова, а вот имя-отчество забылось. С такой же теплотой вспоминаю учительницу ботаники и зоологии Аксенову Елизавету Михайловну, пожилую женщину, которая относилась ко мне почему-то с большой добротой и заботливостью. Ее предмет я не любил, все эти пестики-тычинки, туфельки-инфузории совершенно меня не интересовали, но чтобы не огорчать эту милую и добрую ко мне женщину, я старался учиться по ее предмету как можно лучше.

Хорошо помню преподавателя черчения и рисования Сысоева, с сыном которого я учился в одном классе. Мне иногда приходилось бывать у них в квартире, стены которой были увешаны картинами и рисунками из жизни Италии и Швейцарии, выполненными старшим Сысосевым, которому довелось побывать там еще до революции. Видимо это обстоятельство, то есть посещение зарубежных государств, могло послужить причиной ареста обоих родителей Гоши. В то, что они враги народа, мы никак не могли поверить, это были добрые, стеснительные, интеллигентные люди. Десятый класс Георгий заканчивал без родителей, и хотя он был отличником и замечательным рисовальщиком, унаследовавшим этот талант от отца, поступить в институт ему не удалось. Только вернувшись с войны, он поступил в Ленинградский архитектурный институт, закончил его и прославился как один из ведущих архитекторов Минска. За создание архитектурных ансамблей Минска ему и сотрудникам его мастерской была присуждена Государственная премия.