За этот сравнительно короткий отрезок боевого пути запомнилось не очень много событий. Начну по порядку. В день, когда началось наступление, наш НП располагался в районе Белоострова. Собственно наблюдательный пункт был оборудован на одном из самых высоких деревьев. Там всегда находился кто-нибудь из разведчиков, а остальной личный состав размещался в землянке, вырытой в откосе большой естественной воронки из песчаного грунта. Операция началась с мощнейшей артподготовки. Как всегда в таких случаях, заблаговременно были разведаны цели, подготовлены и откорректированы с учётом метеосводки данные для ведения огня, связистами проверена устойчивость работы связи. Весь личный состав, за исключением дежурного разведчика и начальника НП, находившихся на вышке, наблюдал за ходом артподготовки. Поле боя мы не видели, но зато на этот раз нам посчастливилось наблюдать за работой наших реактивных миномётов «Катюш» и Андрюш». Крупное подразделение этих миномётов находилось в каких-нибудь 100-150 метрах от нас. Я с двумя товарищами наблюдал это зрелище, стоя у дверей землянки. Тут же, в двух-трёх метрах от центра воронки варился наш завтрак и обед – суп и каша. Утро, как сейчас помню, было тёплое, солнечное и наше настроение соответствовало окружающей обстановке, тем более нам не угрожала никакая опасность – во время такого огня всё живое на той стороне должно было попрятаться. Вдруг, перед моими глазами мелькнула вспышка и раздался оглушительный взрыв. Это было последнее, что я увидел и услышал.
Сколько я пробыл без сознания – сказать трудно. Оно возвращалось медленно, постепенно, и процесс этот запомнился мне на всю жизнь. Вначале, как бы в виде тонкого-тонкого лучика среди полной темноты, мелькнула мысль, что я убит, меня уже нет, и от моего бывшего «я» осталась только эта мысль, отлетевшая от тела, и она вот-вот должна погаснуть, исчезнуть. Но мысль не исчезала, продолжала жить и вместе с ней появилась другая, что весь я не убит, что живёт ещё какой-то кусочек мозга, в котором гнездится эта мысль. Затем мысли расширились и появилось ощущение, что голова у меня цела и даже не ранена. Затем я подумал о других частях тела и попытался пошевелить ногами и руками. Пошевелить ни тем ни другим, не удалось, но по отсутствию боли, по напряжению мышц и каким-то другим ощущениям, я понял, что мои руки-ноги тоже целы. Затем я попытался открыть глаза, но ничего не увидел и от резкой боли, тут же закрыл. Начал думать, где я, что со мной. Вспомнил вспышку и оглушительный разрыв, и появилась мысль, что меня засыпало землёй. Так оно и было на самом деле, окончательно всё прояснилось, когда меня откопали и привели в чувство товарищи.
Оказалось, что взрывной волной меня отбросило на пол землянки, засыпало и придавило поднятой взрывом землёй, нарами, крышей. К счастью, нары были сделаны из тонких жердей, из них же была сделана крыша с тонким слоем дёрна, поэтому меня не придавило окончательно и не повредило никаких частей тела. Моим товарищам, стоявшим рядом со мной, в отличие от меня не повезло, один из них был убит наповал, а второго в тяжёлом состоянии мы успели донести до медсанбата. Здесь же в медсанбате мне прочистили и чем-то смазали небольшую ранку в бедре, которую я сгоряча даже не почувствовал. Вещественным напоминанием об этом печальном, но счастливом для меня случае остался небольшой осколок в бедре, который мне не мешает, и который я с трудом сейчас нащупываю.
Не знаю, что это было, возможно одна из батарей противника успела дать одиночный залп по нашим «катюшам», которые стояли рядом, и один снаряд достался нам. Была и другая версия, что это был не снаряд противника, а бомба с нашего самолёта. Наш НП на этот раз был очень близко к передовой и не исключено, что одна из бомб, предназначавшихся финнам, досталась нам. Разрыв, как утверждали уцелевшие товарищи был только один. По громадной воронке в песчаном грунте трудно было определить, что же это было, да и заниматься нам этим было некогда., так как пока мы доставляли в медсанбат раненого и хоронили убитого, поступила команда свёртываться и следовать за пехотой, которая к тому времени прорвала передовые линии противника и продвигалась вперёд. Перед тем, как двинуться в путь, мы сели наскоро позавтракать тем, что варилось на костре. Вёдра каким-то чудом остались не опрокинутыми. Когда все сели, обнаружилось, что кроме убитого и раненого, доставленного в медсанбат, не хватает разведчика Смоляка.
Из тысяч людей, встретившихся мне на войне, Смоляк запомнился мне как самый культурный из всех нас. Он очень следил за своей одеждой и менял воротнички не по приказанию старшины, а гораздо чаще. В отличие от нас, ходивших в ботинках с обмотками или в сапогах, он где-то раздобыл краги, , которые надраивал до блеска, и ходил в ботинках с крагами. По этим ботинкам с крагами мы его и нашли, всё остальное было засыпано песком. Он оказался мёртвым, и мы его наскоро похоронили рядом с предыдущим товарищем в песчаном грунте, обернув плащ-палаткой на глубине полуметра. Копать глубже не было времени. Вот так бессмысленно и случайно, от одного шального снаряда или своей же бомбы мы потеряли убитыми трёх человек, потому что, раненый, доставленный нами в медсанбат, тоже скончался. А всего нас было на НП восемь человек: командир, трое разведчиков, трое связистов и я, топовычислитель. Похоронив товарищей, быстро поели. Суп пришлось выбросить, так из-за попавшего песка он превратился в кашу, а кашу съели, предварительно сняв с неё, толстый слой с песком. На зубах хрустело, но мы к тому времени сильно проголодались, и неизвестно было, когда доведётся поужинать, и доведётся ли вообще. Моя маленькая, даже не замеченная мною вначале ранка, давала о себе знать, и первый день мне пришлось передвигаться, сидя на станине орудия.
Наши войска продвигались с боями довольно быстро и успешно. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что наш полк тяжёлой артиллерии не вступал в дело вплоть до самого Выборга. Начавшись в середине июня, наступление завершилось в сентябре взятием Выборга. То, что не удалось сделать в 1939-40 гг. за полгода, на этот раз удалось сделать всего за полтора месяца с меньшими силами и потерями. Во время предыдущей войны неудачи сваливали на непреступную «линию Маннергейма», укреплённую как тогда говорили с помощью французских и английских инженеров, на действия финских снайперов. В 1944 г ту же линию, только ещё более укреплённую за прошедшие годы, наши войска прошли так, как нож проходит сквозь сливочное масло.
Помимо того, что нам внушали о неприступности «линии Маннергейма», на политинформациях нам рассказывали о необычайной жестокости, хитрости и коварстве финнов. Говорили, что раненых они добивают своими финскими ножами, пленных не берут, что все колодцы на пути их отступления будут обязательно отравленными, а дома заминированными. Всё это оказалось недействительным. Я не видел, и мне не приходилось слышать, что кто-то чем-то отравился, или подорвался на мине при входе в дом или при соприкосновении с какой-то домашней вещью. Просто такие вещи распространялись с целью повысить ненависть к врагу и привить осторожность, не лишнюю, конечно, в военное время.
В процессе наступления от Ленинграда до Выборга мы заходили в брошенные жителями дома в населённых пунктах, в отдельные лесные домики егерей, охотников, лесников, ели любую пищу, оставленную хозяевами, иногда ещё горячую, но никто из нас не отравился. Поражало совершенно другое, о чём я уже имел некоторое представление, когда в течение полугода перед самой войной работал на территории, отвоёванной у финнов. Поражало и восхищало трудолюбие, высокий уровень благосостояния и культуры этого маленького народа. Поражали маленькие ухоженные поля, созданные на каменистой почве, и невольно думалось, сколько было вложено человеческого труда, чтоб превратить эту каменистую почву в хорошее поле. Бросались в глаза чистота и аккуратность вокруг и внутри домов, добротность домов и надворных построек. В любом доме, куда бы мы ни заходили, в сараях, во вспомогательных помещениях был электрический свет! Не меньшее удивление вызывало наличие в каждом доме множества газет и журналов, отпечатанных на хорошей бумаге. Я где-то читал, что ещё при царе, до революции в Финляндии была стопроцентная грамотность, но одно дело – читать, и совсем другое – видеть это своими глазами. Очень обидно было только, что нельзя всё это прочесть, оставалось довольствоваться разглядыванием картинок в журналах.
Под Выборгом наши войска встретили ожесточённое сопротивление. Здесь впервые за всё время наступления нашему полку пришлось вступить в бой, взламывать оборону противника. В поисках подходящего места для НП мы оказались вблизи зенитной батареи как раз в тот момент, когда её бомбили с воздуха несколько самолётов. Батарея уже успела окопаться, а мы оказались на ровном месте, среди гранитных каменей и валунов, которые, с одной стороны, защищали нас, с другой стороны увеличивали опасность, поскольку после каждого разрыва появлялось множество каменных осколков, которые были, не менее опасны, чем железные. Не знаю, чем закончилась для батареи такая ожесточённая бомбардировка, но из нашей маленькой группы никто не пострадал.
В общей сложности, мне пришлось провоевать под Ленинградом с 27 июля 1941 г по июль 1944 г, в том числе 900 дней в блокадном кольце.
Комментариев нет:
Отправить комментарий