После окончания боев в Эльбинге и небольшой передышки наш корпус двинулся своим ходом под Грауденц. К этому времени Грауденц, расположенный на левом берегу в среднем течении Вислы, находился в глубоком нашем тылу. Наши войска форсировали Вислу выше и ниже его по течениюи продвинулись далеко на Запад и Северо-Запад, а он, будучи в окружении, продолжал обороняться.
Под Грауденц мы прибыли в самый разгар боев, когда наши части уже овладели окраинами и медленно продвигались к центру. Наблюдательный, он же и командный пункт командующего артиллерией нашего корпуса, располагался на высокой гряде холмов на одной из окраин, с него весь город был виден как на ладони. НП на этот раз был очень скромный, всего лишь простая глубокая ячейка без крыши над головой. Рядом, в 5-10 шагах располагался такой же командный пункт авиационного генерала и мне иногда приходилось слышать обрывки команд и переговоров, которые ведутся во время воздушного боя. По команде генерала самолеты выстраивались над городом в круг, а затем в определенной точке начинали пикировать друг за другом на цель, сбрасывая бомбы и поливая цель огнем из всего бортового оружия. Отбомбившись, самолеты уходили в сторону, а их место занимало следующее подразделение. Выше барражировали наши истребители, охраняя бомбардировщики и штурмовики от немецких истребителей, но немецкие самолеты не появлялись. Генерал подавал команды, какую цель бомбить и соответствующими командами – пикируй, круче, положе, правее и.тд – наводил самолеты на цель, приказывал быстро убираться, освобождая место другой группе самолетов. Благодаря отличной видимости всего города и отстутствию помех со стороны немецкой авиации и слабо стрелявшей зенитной артиллерии противника, бомбежка была исключительно эффективной, а зрелище было такое, какое мне не приходилось видеть ни в художественных, ни в хроникальных фильмах после войны. Генерал командовал очень своеобразно, каждое слово команды сопровождалось у него нексолькими сочными словами, которые ни в кино не услышишь ни в книге не прочитаешь. Он был крупным «специалистом» в этой области и мы, стоявшие рядом, несмотря на кипевший перед нами бой, не могли сдержать улыбок и восхищения его своеобразным талантом.
Ожесточенная бомбежка города и непрерывный обстрел продолжались несколько дней. В свободное от дежурства на НП время, мы находились в одном из казематов, расположенных в толще холма, то есть в полной безопасности от разрыва самой тяжелой бомбы или снаряда. У нас к этому времени был свой патефон с набором немецких пластинок, а перед этим мы достали несколько ящиков настоящего ямайского рома, часть которых мы сдали, а часть оставили у себя.
После завершения боев в Грауденце нас в спешном порядке отправили в район Данцига. Бои за Данциг, а затем Гдыню носили тоже ожесточенный характер, продолжались по нескольку дней. Из этих боев запомнилось в первую очередь превосходство нашей авиации и артиллерии, непрерывно долбивших огневые точки и укрепленные узлы противника. В этом отношении и во всех других эти бои напоминали напоминали предыдущие, и ничего нового и необычного в памяти не сохранилось. Зато запомнились бои на побережье, запомнилиь тем, происходили они на затопленной местности и мне в очередной раз чудом удалось избежать смерти.
Стремясь задержать продвижение наших войск и успеть вывезти морем хоть какую-то часть окруженных и прижатых к берегу немцев, немцы разрушили дамбы и морская вода затопила побережье. Незатопленными остались возвышенные места, на которых располагались населенные пункты, фольварки. На одних таких островках находились немцы, на других наши. На одном из таких островков в небольшом фольварке располагался наш НП, стереотруба была укреплена на чердаке единственного двухэтажного дома. Кроме нашего НП на этом клочке суши никаких других войск не было, но немцы кидали сюда снаряд за снарядом. Один из снарядов угодил в крышу нашего дома и, только что сменивший меня на посту у стереотрубы, Федя Митрофанов был убит наповал. Случилось это буквально через несколько секунд после того, как он принял от меня дежурство, и я еще находился на лестнице, ведущей в подвал. Иначе как чудом, исклчительным везением, это не назовешь.
Во время войны я служил в таких частях, где вероятность быть убитым была значительно меньше, чем в других родах войск, и это безусловно явилось причиной того, что мне посчастливилось остаться в живых. Вместе с тем в моей памяти сохранилось немало случаев, когда жизнь моя висела на волоске и только чудом удавалось избежать смерти, которая вместо меня косила рядом находящихся товарищей, сколько раз на НП погибала половина его состава, а я оставался жив. Под Белоостровом из трех человек, стоявших рядом, двое были убиты, а меня только засыпало и придавило землей. Под Псковом на 1 мая мы рискнули пообедать на лужайке, покинув надежное убежище, и именно в этот момент вражеский снаряд попал в узкую траншею, в то самое место, где мы обычно обедали. Под Молоди из семи человек, сидящих тесно прижавшись друг к другу в шалаше, трое были ранены осколками снарядов, меня же они не коснулись. Под Островом четыре человека из восьми, находившихся на НП были ранены при исправлении линии связи, для меня же, также выходившего на линию под сильным артиллерийским и минометным обстрелом все обошлось благополучно. Одним словом, за четыре года фронтовой жизни было предостаточно случаев быть убитым или раненым, но мой тезка и покровитель святой Николай, видимо охранял меня от всяких бед. Насчет святого Николая это, конечно, шутка, но в фатум, судьбу после всего пережитого на фронте я верю, «кому суждено быть повешенным, тот не утонет».
